Cм русский текст ниже или скачать леонтьев сандружина
Iaroslav Leontiev, Journal d’une brigade sanitaire
Dans ce texte basé sur les souvenirs de plusieurs participants, Iaroslav Leontiev revient sur la création de la brigade sanitaire Maximilian Voloshin (du nom du poète qui résidait en Crimée pendant la guerre civile et y avait soigné les Rouges comme les Blancs). Les jeunes hommes et femmes qui la composaient étaient engagés (plus de la moitié avait défendu la Maison Blanche en 1991), de gauche, mais ne se reconnaissaient pas dans les forces en présence. Ils pensaient soigner les conséquences des violences policières, matraques et gaz lacrymogène, mais ne s’attendaient pas à ce qu’autant de sang soit versé, à Ostankino et à la Maison Blanche autour de laquelle des cadavres gisaient encore le 5 octobre.
Revenant 20 après sur les événements, Iaroslav Leontiev estime que les deux côtés étaient « pires » et se demande comment la position de social-révolutionnaires (populistes) pendant la première guerre mondiale peut guider ceux qui, actuellement, se réclament de leur pensée.
La présentation, lors de la conférence, a été dédiée à Stanislav Markelov, membre de la brigade Maximilian Voloshin, assassiné à Moscou en 2009 par un néo-nazi (voir la vidéo sur une musique de I. Chevchuk)
Дневник одной сандружины
Этот материал был подготовлен мною к печати с помощью Станислава Маркелова, Петра Рябова, Владимира Савельева и Ольги Трусевич. Рассказы сандружинников были записаны той же осенью 1993 года. Однако опубликовать их по горячим следам в московских газетах не удалось ввиду самой настоящей цензуры. Впервые более расширенная версия текста была напечатана в иркутской газете «Версия» благодаря поддержке известного сибирского журналиста и анархиста Игоря Подшивалова. Здесь за основу взят вариант, опубликованный в № 37 московской «Недели» за 8-14 октября 1998 г.
***
Идея создания добровольной санитарной дружины родилась спонтанно, как реакция на начавшиеся избиения ОМОНом людей на улицах Москвы. Ее организовали политически ангажированные молодые люди преимущественно левых убеждений, осуждавшие антиконституционный переворот, но не захотевшие разделить баррикады с неофашистами из РНЕ (баркашовцами) и коммунистическими реваншистами.
Петр Рябов, тогда аспирант, активист Конфедерации анархо-синдикалистов, сейчас кандидат философских наук, доцент, общественно-политический деятель: Выйдя 2-го октября в три часа дня со станции метро «Смоленская», я увидел несколько сот людей, деловито и сосредоточенно сооружавших баррикады на узком пятачке Садового кольца – между перегородившими улицу с обеих сторон цепями милиционеров в касках и со щитами. Люди, бывшие здесь с утра, рассказывали, что около полудня два митинга сторонников Верховного Совета были жестоко разогнаны ОМОНом, – в ответ в омоновцев полетели камни, а улицу перегородили баррикады, значительную часть которых составляли подожженные деревянные ящики. Громадные клубы черного дыма и языки пламени поднимались к небу и были видны издалека.
– Бросайте больше ящиков и досок в костер, – сказал кто-то из «повстанцев», и добавил с почти суеверным почтением: – это пламя видят депутаты из окон осажденного Дома Советов.
Погромов и битых витрин не было – кажется, разгромили только один американский павильон на выходе с Арбата, там, где теперь шел непрерывный двухтысячный митинг. У микрофона сменялись знакомые лица: Анпилов, Константинов… Потом, к вечеру, громко врубили песни Талькова.
Но в целом было довольно спокойно. Сотни людей молча, сосредоточенно и целеустремленно сновали туда-сюда, перетаскивая железяки и доски. Пьяных почти не было. Хотя организованных групп боевиков не было заметно, равно как и явных начальников, – баррикадники работали слаженно и организованно. Чувствовалось, что они готовы драться до конца: сказалась, вероятно, неделя жестких стычек с милицией и ОМОНом. Хотя я и не испытывал к баррикадникам особых симпатий, но тут проникся к ним некоторым уважением: такой атмосферы серьезности и подлинности происходящего мне почти никогда не приходилось встречать раньше на многочисленных мероприятиях эпохи перестройки.
Около половины пятого вечера появились мои товарищи по сандружине, и мы вместе взялись за организацию медпункта. Начинали, что называется, с нуля: пятеро человек, не имеющих ни элементарной медицинской подготовки, ни медикаментов… Но очень быстро и неожиданно дело пошло на поправку. К сандружине присоединилось несколько новых товарищей. Люди поблизости стали давать на импровизированный медпункт аптечки и деньги. Раздобыли воду, перевязочный материал, спирт. Над покинутой продавцом коммерческой палаткой повесили флаг с заранее сшитым красным крестом. Старшим в дружине был признан Ярослав Леонтьев.
Окончательно оформление санитарная дружина получила, когда к ней присоединились студент-юрист Стас Маркелов, сотрудница Исторической библиотеки Ольга Трусевич (сейчас сотрудник Правозащитного центра «Мемориал»), несколько анархистов и представителей оппозиционного меньшинства «ДемСоюза» – внутрипартийной оппозиции Валерии Новодворской. Наутро придумали название – добровольная сандружина имени Максимилиана Волошина, вспомнив о том, как коктебельский отшельник во время гражданской войны в Крыму помогал попеременно то белым, то красным.
Разные люди собрались в дружине – «партийные» и беспартийные, социалисты, анархисты, «мемориальцы» и даже одна комсомолка (Ира Федорова) из Российского коммунистического союза молодежи Игоря Малярова, – в основном те, кто не поддерживал ни одну из воюющих сторон в борьбе за власть, но не желал остаться равнодушным к начинавшемся братоубийству. Не менее пестро выглядела дружина и по национальному составу: русские, армянин, еврей… Самым младшим было по 16-17 лет, самому старшему сорок с небольшим. И еще одна характерная деталь – это то, что приблизительно половина сандружинников готовилась защищать Дом Советов в августе 91-го. Александр Соколов (сейчас кандидат медицинских наук, преподаватель медицинского университета) возглавлял тогда отряд медиков; Ярослав Леонтьев дежурил в самом здании на телефонах в Комитете по правам человека Верховного Совета, возглавляемого Сергеем Ковалевым снабжая информацией коротковолновое «радио Белого Дома». Петр Рябов, анархист Николай Широнин, социалист-народник Дмитрий Лозован находились на баррикадах…
Своей штаб-квартирой сандружинники решили сделать здание «Мемориала» в Малом Каретном переулке, поскольку разделяли позицию, занятую его правозащитниками, составившими своеобразное оппозиционное меньшинство проельцинскому правлению «Мемориала». Профессиональными врачами – Сергеем Григорьевым и Андреем Ершовым, один из которых участвовал в боевых действиях в Афганистане, а другой побывал на войне в Таджикистане, а также еще одной женщиной-врачом и выпускником-фельдшером медицинского училища – дружина пополнилась уже в ходе начавшейся кровавой бойни. Еще один медик – лично знакомый врач из бригады «Скорой помощи», приглашенный в санитарную дружину целенаправленно, проводил выходные на даче, и не успел добраться к месту событий вплоть до понедельника 4 октября.
Впрочем, поначалу настроение у всех было довольно благодушное: ожидали драк с ОМОНом, дубинок, водометов, в крайнем случае газа «Черемуха», но даже в страшном сне никто не мог предположить, какие масштабы примет «малая гражданская война» в столице и сколько крови будет пролито.
Ярослав Леонтьев, тогда аспирант, активист Товарищества социалистов-народников, сейчас доктор исторических наук, профессор, член Совета Научно-информационного и просветительского центра «Мемориал»: Меня избрали старшим в санитарной дружине ввиду того, что у меня был опыт службы в армии в качестве сержанта. Моим помощником стал социалист Дмитрий Лозован, также служивший в армии сержантом. Еще до того, как на нашем участке появились первые раненые, мы приступили к развертыванию полевого медпункта. Между прочим, как раз напротив ступенек мэрии – того самого места, где в августе 91-го года трое наших дружинников собирались сражаться на баррикаде под черно-красным знаменем анархистов. Теперь же мы стояли под белым флагом с красным крестом. Одни сортировали медикаменты, другие подносили воду. В доме, во дворе которого мы расположились, находилась аптека. В случае необходимости предполагалось вскрыть ее.
Первую помощь мы начали оказывать пострадавшим в столкновениях на Крымском мосту и на Садовом кольце – в районе Зубовской площади, причем как демонстрантам, так и противной стороне. Неподалеку от Смоленской площади, сцепившись вместе с дружинниками из «Трудовой России», мы не допустили самосуда над офицерами милиции, находившимися в штабном автобусе. Как раз во время развертывания «медсанбата» на противоположной от «Белого Дома» стороне Нового Арбата началась перестрелка с засевшими в здании мэрии. Тут первый раз над нами просвистели пули.
Сразу же после захвата мэрии я поспешил туда за водой в гаражное помещение. Перед этим попросил через репродуктор Дома Советов откликнуться добровольцев-врачей. Трое таких врачей немедленно откликнулись, и поспешили присоединиться к санитарной дружине.
Вокруг царило всеобщее ликование. Мимо меня провели колонну пленных или перешедших на сторону парламента – в толпе говорили разно е– солдат срочной службы. Люди с автоматами в руках садились в машины, отправлялись в Останкино. Рядом промелькнули врач-наблюдатель от «Мемориала» Соколов и наши волонтеры-анархисты «Ник» и «Хэт», работавшие автономно от нас. Они уехали с повстанцами. Взяв несколько санитаров и фельдшера Женю, я повел их в мэрию. Здесь распоряжались какой-то генерал и баркашовцы в черной униформе. Одному, по его просьбе, была оказана помощь – наложена повязка на голень. Но бой уже был закончен, и вроде делать здесь было нечего.
Вернувшись к уличному «медсанбату», занялись его обустройством. Вывесили плакаты: «Врачи! Здесь нужен ваш профессиональный опыт!», откуда-то взявшейся красной краской нарисовали на углу дома несколько крестов. В то же время часть дружинников и приставшие к нам медики выразили желание отправиться в Останкино. Четыре человека, включая меня и фельдшера, остались дежурить на медпункте. Большую часть медикаментов догадались захватить уехавшие.
Ситуация разворачивалась непонятно и стремительно. Никакой информации о происходящем в городе не было. Начало темнеть, и мы решили развести костерок. Я заглянул в 20-й подъезд Дома Советов, где также помещался медпункт. Потолкался около здания и получил для сандружины паек – черный хлеб и консервы. Первый раз за день перекусили. Потом кто-то сообщил, что группа «комбатантов» (определение, примененное историком и политологом А.Н. Тарасовым) отправилась к зданию Минобороны на Арбате. Решили съездить туда. По дороге на проспекте подобрали избитого в кровь парня. Он объяснил, что на него напали мародеры… Довезли его до «Арбатской» и отвели в стационарный пункт медпомощи. Милиционеры, дежурившие в метрополитене, пребывали в таком же неведении, как и мы, и растерянно расспрашивали, чья власть в городе.
Подошли к «Пентагону». Там действительно стояла группа человек в 100-150 с «имперскими» и красно-синим (РСФСР) знаменами, но все было тихо. Перекурили вместе с ними и отправились восвояси. Вернулись на медпункт, однако наших дружинников, поехавших в Останкино, все еще не было.
В шестом часу вечера семеро членов сандружины, захватив флажок с красным крестом и рюкзак с перевязочными средствами, – уехали в Останкино. Когда они добрались туда, там царила радостная эйфория от казавшейся близкой победы. Так как в тот момент наши товарищи были чуть ли не единственной организованной командой (в некоторых отрядах боевиков, разбившихся на десятки, имелись свои санинструкторы), то к ним присоединилась еще пара врачей. Когда начался бой, действовали тройками: врач-санинструктор и два санитара.
Квартира Стаса Маркелова, жившего неподалеку от телецентра, была превращена во временную «штаб-квартиру» сандружины. Ребята ненадолго заглянули туда, а когда вернулись обратно, у телецентра вовсю уже кипел бой. Остававшиеся на месте Андрей Ершов и Ольга Трусевич видели, как по стеклянным дверям был произведен выстрел из гранатомета, – и сразу же, без паузы, точно этого и ждали, – частые автоматные очереди начали косить людей. Пальба периодически стихала и возобновлялась каждые пять-десять минут.
Около пруда в парке стояли бэтээры, долгое время создававшие вид, что соблюдают нейтралитет. Но потом они внезапно открыли шквальный огонь с тыла по оказавшимся в западне людям – сначала дали очереди поверх голов по телецентру, а затем стали бить на поражение – и скосили многих. Бэтээры шарили фарами по темному парку и, нащупав лучом человека, поливали его пулеметным огнем.
Станислав Маркелов, тогда студент, активист фракции левых социал-демократов Социал-демократической партии России, впоследствии адвокат, убит неонацистами в январе 2009 г.: Мы старались не попасть в зону огня. Когда замечали раненых, они кричали: «Врача! Врача!». Приходилось бежать в ту сторону. Скольким людям оказали помощь? Никто из них не подсчитывал. Раненые исчисляются десятками. Но тогда, понятное дело, было не до счета. В основном мы помогали гражданским лицам. Немногочисленные боевики в случае ранения отвозились на автобусах к Дому Советов – там у них был свой медпункт. Наш санитар Володя Савельев на пару с одним частником вывез из зоны огня в институт Склифосовского нескольких тяжело пострадавших.
Владимир Савельев, тогда рабочий типографии, активист Партии труда, сейчас офицер полиции, сотрудник информационного центра: Когда началась стрельба, нам закричали, что есть раненые. У нас были носилки, и мы принялись им помогать. Вокруг народ стал разбегаться. Вооруженных боевиков было очень мало – по телецентру ответный огонь вели десять или, может быть, пятнадцать автоматов от силы. Раненых отвозили в «Склиф». Первый человек, которого мы привезли, оказался мертвым. Говорили, что он был одним из тех, у кого было оружие. Остальные, которых мы привезли, не были боевиками. Это были безоружные ребята, студенты. Среди них был корреспондент французского фотоагентства Владимир Сычев, был студент из МГУ, с биологического факультета, и еще несколько, фамилии которых я не запомнил.
В Останкино шла непрерывная стрельба, в темноте летели трассирующие пули. Люди, в основном молодежь, прятались около оград, идущих вдоль улицы Королева к телебашне. Мы видели, как туда подъехал бэтээр, разрушив баррикаду, которая, как я слышал, была сооружена по приказу Ильи Константинова против войск, шедших на подкрепление к осажденным.
У меня была повязка с красным крестом, и поэтому нас пропускали, нашу машину уже знали. Потом нас стали останавливать, говоря, что из телецентра уже стреляют по «Скорой помощи». В это время вернулись два парня в белых халатах, которые оказывали помощь, и подтвердили, что идет прицельная стрельба по тем, кого хорошо видно, то есть по санитарам.
Утром 4 октября сандружинники собрались снова. Добирались до здания «Мемориала» долго, поскольку метро работало с большими интервалами и поезда проскакивали, не останавливаясь, ряд станций. Центр Москвы жил обычной будничной жизнью, только Тверскую улицу перегородили баррикады сторонников президента, а со стороны Садового кольца доносились глухие раскаты шедшего там боя. Разбившись на пары (так было больше шансов просочиться незамеченными), двинулись в сторону Нового Арбата. Переулками вышли на перекресток с улицей Чайковского. Везде громоздилась бронетехника, бегали стрелки в касках и бронежилетах, стрелявшие снизу вверх – по засевшим на чердаках «снайперам». Время от времени слышался грохот со стороны Дома Советов и набережной. Пройти сквозь оцепление удалось лишь двоим сандружинникам – Станиславу Маркелову и его школьному другу Павлу, причем они пробрались туда на «вражеском» автобусе, прикинувшись ярыми сторонниками президента. На ходу они переагитировали каких-то возмущавшихся расстрелом из танков ельцинистов, и дальше продолжали действовать как санитары в составе Второго отряда медицинской помощи. По мнению Маркелова, «второй» номер был взят по причине первичности дружины имени Волошина.
Когда утром 5 октября сандружинница Ольга Трусевич пришла на Краснопресненскую набережную, здесь еще лежали неубранные трупы. Знакомые ребята сообщили ей, что добровольцы-врачи и санитары вынесли с первого этажа из здания парламента около семидесяти раненых и 30-40 трупов. Тела убитых и умерших от ран складывали на набережной возле магазина «Автозапчасти». Другая часть сандружина достигла подступов к Дому Советов со стороны Дружинниковской улицы. Здесь также лежали еще не вывезенные в морг тела убитых с покрытыми лицами. Повстречавший сандружинников патруль произвел тут их наружный досмотр, и символически отобрал у Ярослава Леонтьева защитную сумку с противогазом, полученную им в Доме Советов в ночь с 20 на 21 августа 1991 года.
Взгляд Ярослава Леонтьева через 20 лет.
Сейчас, как и тогда, я считаю, что обе стороны были «хуже» и стоили друг друга. Кстати, не станем забывать о том, что Руцкой и особенно Хасбулатов являлись выдвиженцами Ельцина, его деятельными соратниками по августу 1991 года, когда Руцкой руководил обороной Дома Советов. Об этом на недавнем круглом столе в «Мемориале» напомнила известная испанская журналистка Пилар Бонет. С исторической точки зрения Борис Ельцин и его окружение совершили самый настоящий «термидорианский» переворот по отношению к народно-демократической революции, которой закончилась Перестройка.
Позиция, которую я как социалист-народник должен был занять в ситуации, когда «паны дерутся, а у холопов чубы трещат», была подсказана мне антивоенной статьей левонароднического идеолога и публициста начала ХХ века Иванова-Разумника «Испытание огнем». Анализируя в ней империалистическо-геополитические стратегии стран-участниц I мировой войны, включая Российскую империю и Французскую республику, публицист высказывал мысль, что эта война – «чужая» для социалистов, и их позиция может заключаться в оказании помощи раненым и беженцам. Также мне и некоторым моим товарищам по сандружине импонировала позиция лидера социал-демократов-меньшевиков Мартова и исполнительного органа профсоюза железнодорожников Викжель в дни противостояния в октябре-ноябре 1917 года, настаивавших на переговорах действующих с оружием в руках сторон.
Вместе с группой соратников по Товариществу социалистов-народников мы попытались обозначить нашу позицию задолго до октябрьской развязки. Если не ошибаюсь, 23 февраля 1993 года, через год после первого неоправданно-жестокого разгона митинга ветеранов, когда силы «правопорядка» срывали со стариков боевые награды, избивали, швыряли на асфальт, – мы небольшой группой с красным знаменем и плакатом «Третья сила – это сила!» поочередно посетили два альтернативных митинга. На Манежной площади митинговали так называемые «красно-коричневые», около здания Верховного Совета – почему-то, наоборот, собрались сторонники Ельцина (вероятно, эта площадка пока еще ассоциировалась с бескровной победой демократии в августе 1991 года). Наша акция-перфоманс заключалась в привлечении к себе внимания с целью поиска людей со схожей позицией. Но, если на митинге оппозиции мы просто вызвали недоумение да и только, то от ельцинистов мы услышали угрозы физической расправы и требование «немедленно убрать красную тряпку», несмотря на то, что знамя у нас было н с коммунистической символикой, а с эсеровским лозунгом «В борьбе обретешь ты право свое!». Так что к сентябрю 1993 года лично для меня все уже было предопределено.
Надо сказать, что к этому времени я знал, что группа моих единомышленников далеко не одинока. Имелось уже немало разочаровавшихся в антинародном, антисоциальном характере реформ и в личном популизме Ельцина людей демократических взглядов, глубоко возмущенных издевательско-наплевательским отношением Гайдара и младолибералов к простым людям, особенно к старшему поколению. У этой демократической оппозиции наметились свои неформальные лидеры – наподобие профессора-экономиста из МГУ Александра Бузгалина и историка и политолога Дмитрия Фурмана из Института Европы РАН, позже вставших во главе Движения в защиту демократии и прав человека. К людям подобной позиции принадлежали выдающийся историк и мыслитель Михаил Яковлевич Гефтер, журналисты Анатолий Костюков, Лев Сигал, Елена Дьякова (сейчас заведует рубрикой «Культурный слой» в «Новой газете»). По крайней мере, на словах той же позиции придерживался Глеб Павловский. Внутри «Мемориала» схожую позицию (кто-то с теми или иными оговорками) занимали Олег Орлов (сейчас возглавляет Правозащитный центр «Мемориал»), участник первой диссидентской демонстрации на Пушкинской площади в декабре 1965 года Дмитрий Зубарев, арестованный по делу антисталинской молодежной группы Виктор Антонович Булгаков (в 1993 году депутат Моссовета), Виктор Коган-Ясный, Александр Черкасов, Александр Соколов, которые, правда, пребывали в явном меньшинстве. В старейшей к тому времени партии «Демократический союз» оппозиционное меньшинство составляли Дмитрий Стариков (вставший непосредственно в ряды защитников Верховного Совета), Владимир Матвеев, Александр Майсурян (действовал с нами в сандружине), Евгений Фрумкин, занявшие непримиримую позицию по отношению к Валерии Новодворской. С нами были заодно многие анархисты, социалисты и социал-демократы, в том числе Борис Кагарлицкий, Вадим Дамье, Андрей Колганов, Михаил Малютин, Александр Абрамович, Борис и Галина Ракитские. Наконец, можно вспомнить знаменитое парижское письмо троих легендарных диссидентов, наблюдавших за происходившим в Москве с «того берега». Высказанные Андреем Синявским, Владимиром Максимовым и Петром Егидесом мысли были и остаются, с моей точки зрения, безупречными. Хорошо помню о том, какое неизгладимое впечатление произвела публикация этого письма в «Независимой газете» Виталием Третьяковым. Помню и слова из позднейшего выступления Андрея Донатовича Синявского в «Мемориале» в мае 1996 года, которое сам и организовывал: «С победой свердловской демократии история повторилась. Снова цвет российской интеллигенции встал на сторону власти. Сначала поддержал гайдаровский грабеж, а потом ельцинский расстрел Белого дома. Приговаривая при этом: «Молодец, Боря! Жми, Боря! Давай-давай, Боря, дави их всех, которые не с нами!». А замечательная русская актриса Нонна Мордюкова на какой-то из встреч с Ельциным чуть не прослезилась: «Вы так устаете, дорогой Борис Николаевич, приходите к нам отдыхать». И никто не подумал о том, что скажут дети и внуки, и не будут ли они нас судить?». Помню также возражения в ответ на письмо «властителей дум» из Парижа Ларисы Богораз, и неожиданный ответ ей самой из-за океана Павла Литвинова, по сути солидаризовавшегося с письмом парижан (оба текста были опубликованы в газете Мемориала «30 октября»).
А те самые «дети и внуки» спустя десять лет ответили на ельцинский «термидор» и путинский «брюмер» появлением новой уличной, внесистемной оппозиции в лице неукротимых нацболов Лимонова, «маршей несогласных», Стратегии-31, произрастающих как грибы организаций «антифа», анархистов, социалистов и леволибералов, Болотной площадью и «Оккупай-Абаем». С другой стороны, они ответили дикостями Манежной площади 11 декабря 2010 года и в Бирюлеве, ростом неофашистских организаций, «Русскими маршами» и террористическим подпольем, жертвой которого стал Станислав Маркелов.
Что касается памяти, которую оставила по себе наша санитарная дружина, то пусть об этом лучше за меня скажут уважаемые современники.
«Вообще-то пуля ходила за ним с самого начала нашего знакомства. С 3 октября 1993 года, когда Стас бегал по Москве и таскал раненых. А что еще было делать среди общего безумия? Группа молодых людей из числа «левых» вспомнила Максимилиана Волошина, организовала «медбригаду».
Когда в его родном городе началась война, девятнадцатилетний Стас Маркелов, хиппи с собранными в «конский хвост» волосами, тусующийся с «анархами» студент-юрист, оказался на своем месте: не в окопах и не на баррикадах, не на той или другой стороне, а между ними. Помогал всем – сначала избитым солдатам, потом раненым демонстрантам. Наверное, лучший, если не единственный способ сохранить себя, когда всех вокруг охватило безумие. По той же причине оказались на улицах Москвы и «мемориальцы», и делали то же дело – так и познакомились» (Из статьи Александра Черкасова «На передовой»[1]).
«Что касается Стаса, то подчеркну, что он не был одиночкой. Это же была целая «Санитарная дружина им. М.Волошина», куда входили люди разных убеждений и принадлежавшие к разным организациями. И вот их-то позиция – оказывать помощь раненым, независимо от того, на чьей стороне они сражались, или просто прохожим, случайно попавшим «под замес» – единственно бесспорная в той ситуации двадцатилетней давности.
Может, еще совместное письмо Владимира Максимова, Андрея Синявского, Петра Егидеса заслуживает такой же оценки». (Из интервью Павла Кудюкина[2] интернет-проекту Объединения солидаристов-корпоративистов Народно-Трудового Союза (НТС) «Народная трибуна»[3])
[2] Павел Михайлович Кудюкин – один из основателей Социал-демократической партии России, политзаключенный в 1982-1983 гг., федеральный заместитель министра труда и занятости населения в правительстве Гайдара с ноября 1991 г. по март 1993 г.