Archives par mot-clé : opposition

Виктор Корб: Советы уничтожены. Да здравствует совок?

logos totale 3« Les Soviets sont  morts. Vive le Sovok ? » par Victor Korb, sociologue, Agence d’Etudes régionales de Omsk, Sibérie.

(русский текст ниже)

En 1993, Victor Korb était président de la fraction « Russie démocratique » au Soviet municipal de Omsk. Démocrate « de la première vague », comme il dit, il a publiquement condamné l’Oukaze 1400 de Eltsine et a été un des seuls députés à voter contre l’auto-dissolution du Parlement, qu’il considérait comme un des derniers bastions de l’auto-administration locale.

V. Korb considère octobre 1993 comme la suite logique d’une évolution à l’intérieur même du mouvement démocratique russe depuis le début des années 1990.

Il revient, dans sont texte, sur l’essor du mouvement démocratique à la fin des années 1980, véritable « école de la démocratie », sur la manière dont ce mouvement s’est divisé en plusieurs fractions et comment quelques figures ont pu prendre le devant de la scène sur des simples coups médiatiques. Il souligne rôle clé et croissant des « polittekhnologi » (conseillers en communication et autres spin doctors) et montre comment cette évolution au niveau fédéral a été reflétée à Omsk.

Il analyse le début des années 1990 comme une « revanche de la nomenklatura », soulignant que cette « contre-révolution » nomenklaturiste trouve ses racines dans la manière même dont le mouvement « Russie démocratique » a évolué : centralisation, disparition des courants et transformation en machine politique de soutien à Boris Eltsine. A Omsk, cette évolution prend la forme de frictions entre le représentant de B. Eltsine A. Minzhurenko et les activistes souhaitant conserver une plate-forme politique la plus large possible.

Pour Victor Korb, les Soviets en tant qu’organes représentatifs des citoyens libres sont toujours à construire. Ce qui reste, en revanche, c’est le « sovok », cette manière soviétique d’envisager la politique, centralisée, bureaucratisée et sans réelle participation citoyenne. Il ne reste plus qu’une démocratie factice en Russie, et même parfois l’impression de vivre dans le 1984 d’Orwell, avec ses slogans « l’igorance c’est la force » et les procès politqiues pour l’exemple. V. Korb achève sa démonstration avec une analyse du mouvement démocratique actuel.

Il propose en conclusion un paradigme pour l’étude des mouvements et des régimes politqiues qui, selon lui, doivent être analysés au regard de plusieurs facteurs clés :

– l’acceptation ou non de la violence comme moyen de résoudre les conflits

– le type de système de communication

– la place de l’éthique dans la hiérarchie des priorités

– le rapport entre droit et volontarisme

– la citoyenneté, définie comme un comportement responsable basé sur des valeurs

– la capacité d’innovation et d’alternative.

(Résumé A. Regamey)

 

Советы уничтожены. Да здравствует совок?

Виктор Корб, социолог, Агентство Региональных Исследований, Омск, Сибирь

Скачать текст October93_Korb

При использовании материалов сайта ссылка на источник обязательна

События октября 1993 года я встретил одним из лидеров “демократического движения первой волны” в Омской области, руководителем фракции “Демократическая Россия” в Омском городском совете народных депутатов XXI созыва. Будучи последовательным демократом и либералом, я публично решительно осудил указ Ельцина №1400, расценив его как попытку антиконституционного, антидемократического переворота. Неудивительно, что я оказался одним из немногих депутатов, выступивших и проголосовавших против решения о самороспуске горсовета – одного из первых и последних бастионов местного самоуправления.

Для меня и узкой группы единомышленников события октября 1993 года, а также последовавшая за ними эпоха “ельцинско-путинской суверенной демократии” были вполне ожидаемыми и логично вытекавшими из процессов “перестроечного” периода. Ключевым моментом в этих процессах являлись события 1990-1991 годов, когда группой политических авантюристов был успешно осуществлен план по реорганизации широкого общегражданского движения “Демократическая Россия” в фактическую партию Ельцина – структуру т.н. демо-большевистского типа. Важнейший и уникальный для России процесс гражданской самоорганизации был, таким образом, грубо подменен технологиями класса Realpolitik, вновь принцип “политической целесообразности” возобладал над базовыми принципами свободы, демократии и самоуправления. Вместо системных реформ, основанных на энергии общественного самосознания и самоорганизации, был осуществлен очередной захват центральной власти под псевдодемократическими лозунгами. Пресловутая “вертикаль власти” была по факту выстроена уже тогда, в начале девяностых, при Путине эта система, восстанавливающая все ключевые компоненты сакрально-имперского комплекса России, лишь приобрела окончательные циничные очертания.

Демократический подъем

В России

Период 88-90 годов XX века – один из важнейших и забытых в новейшей политической истории России. Это был второй, наиболее яркий и содержательный этап Перестройки, инициированной Горбачевым в 1985 году. Возникшие в этот период (особенно на волне подготовки и проведения XIX конференции КПСС в мае-июле 1988 года) т.н. неформальные общественные объединения стали основной движущей силой масштабного движения за демократизацию всей политической системы. Создававшиеся в это время организации наследовали дух свободы от полуподпольного диссидентского движения СССР, но большинство из них создавались «с нуля», в инициативном порядке, как образцы реальной гражданской самоорганизации и самоуправления. Это была настоящая школа демократии. И в рамках этой метафоры можно сказать, что одна из главных причин провала демократической революции – то, что большинство ее номинальных лидеров эту важнейшую школу не прошли и получили свой статус незаслуженно – в результате демагогических манипуляций, интриг либо прямой узурпации. Демократическое движение в России быстро расслоилось, как минимум, на три составляющие (без учета национально-регионалистского фактора, ортогонального к упомянутым и требующего отдельного глубокого анализа):

a)                  слой харизматических вождей-демагогов (примеры на федеральном уровне – Борис Ельцин, Гавриил Попов, Тельман Гдлян, в Омске – Алексей Казанник, Александр Минжуренко, Сергей Бабурин);

b)                 массовый слой «демократических активистов», активных и постоянных участников различных общественных организаций и движений, избирательных кампаний, публичных мероприятий и протестных акций;

c)                  слой политических менеджеров и организаторов.

Стоит отметить, что само «демократическое движение» количественно никогда не превышало нескольких процентов от всего населения СССР и России. По разным оценкам, численность активистов общественно-политических организаций составляла лишь около миллиона человек (оценка Владимира Прибыловского для численности наиболее массового движения «Демократическая Россия» в 300 тыс. человек вполне коррелирует с численностью Омского Народного Фронта в 600 членов, а также количеством участников наиболее массовых митингов того времени: в Москве – до нескольких сотен тысяч, в Омске – до 20 тыс.). Большая часть населения страны оставалась пассивными наблюдателями, а важнейшая задача их вовлечения в реальный процесс трансформации общественного уклада должным образом и не ставилась или уступала более простым и понятным задачам, решаемым методом «электорального делегирования» в рамках патерналистской схемы управления на всех уровнях.

Большинство «демократических вождей» получили этот статус без реальной «демократической карьеры», без личного организаторского опыта, будучи вознесенными на «демократической волной» на самый верх политической иерархии в один ход – благодаря яркому выступлению, газетной статье или просто счастливому стечению обстоятельств (трагикомический анекдот из омской новейшей политической истории: на учредительной конференции Омского Народного Фронта сопредседателем оказался избран никому ранее не известный юрист, очаровавший большинство делегатов яркой радикальной речью; позже он стал депутатом городского и областного советов, но кроме бессодержательных выступлений, ничем более себя не проявил). Такая схема обеспечивала высокую эффективность при реализации простых политических схем, требующих быстрой и масштабной мобилизации (на выборах, митингах, сборе подписей и т.п.). Но она тормозила важнейший процесс гражданской самоорганизации, обретения большинством людей и обществом в целом необходимой практики самостоятельного разрешения проблем, возникающих при обустройстве своей жизни вне вождистско-административной схемы. Похожие процессы происходят в современной России (опыт Объединенного Гражданского Фронта, коалиции и партии «Другая Россия», Национальной Ассамблеи, Координационного Совета оппозиции, движения сторонников Алексея Навального…).

Ключевыми для понимания сущности и динамики социальных процессов, как мне представляется, были противоречия в слое политических организаторов и менеджеров, к которым стоит отнести и разного рода аналитиков и идеологов, а также оформившихся позже политтехнологов. Именно этот слой обеспечивал генерирование основных представлений, ориентиров и их последующее омассовление путем эффективной трансляции через все доступные коммуникационные каналы. В этом слое возникали и апробировались новые организационные форматы и разрабатывались «дорожные карты». Для этого слоя, в отличие от первых двух, характеризующихся тотальным доминированием иррационально-чувственного восприятия («голосуй сердцем»), напротив, характерно преобладание рациональных подходов. Отсутствие минимального уровня консолидации в этом слое по отношению к способам и направлениям реформирования страны, приоритет силовых подходов над конвенциональными, неумение или нежелание учитывать исторический опыт привели к фактическому краху реформаторского проекта, его выхолащиванию, замене бутафорией и быстрой реставрацией более «естественной» для российского имперского комплекса схемы общественно-государственных отношений. Именно в тот, короткий, но насыщенный политическим действием, период был нарушен баланс между мыслью и действием (в пользу действия, недостаточно обдуманного, но решительного до фанатизма), между правом и целесообразностью (в пользу ложно понимаемого прагматизма с крайне узким горизонтом планирования и высокой корпоративностью и клановостью). Победу в демократическом движении одержали необольшевики, уверенные в возможности реализовать простейший сценарий реформы – через захват власти и силовое навязывание обществу позитивистских проектов вроде «ускоренной приватизации».

В Омске

29 мая 1988 года в Омске, на стадионе «Динамо» прошел один из первых в новейшей истории СССР массовый митинг, организованный группой активистов, недовольных нарушением принципов гласности и демократии при избрании делегатов на XIX конференцию КПСС. Сразу после митинга возникла одна из первых самодеятельных общественных групп «Союз содействия перестройке» (учрежден 11 июня 1988 года). Чуть позже на основе ССП были образованы дискуссионный клуб «Диалог» и «Социально-экологическое объединение». В ходе выборов народных депутатов СССР весной 1989 года был образован «Омский городской клуб избирателей». 15 октября 1989 года прошла учредительная конференция «Омского Народного Фронта» (ОНФ), который объединил большинство действовавших на тот момент общественно-политических групп и организаций в регионе и стал реальной гражданской альтернативой власти. На базе (на второй конференции) ОНФ был организован избирательный блок «Выборы-90», позволивший на первых в истории России «почти свободных» выборах сформировать влиятельные фракции «Демократическая Россия» в городском и областном советах, которые затем стали основой одноименной региональной коалиции.

Короткий промежуток 1989-1991 гг. стал периодом максимального подъема «демократической волны»: в это время лидеры «демократического движения» серьезно влияли на политическую повестку, причем, не только в протестном формате (из-за массовых гражданских протестов была остановлена реализация нескольких масштабных сомнительных проектов, в том числе: первой очереди метро, экологически небезопасных предприятий, здания КГБ и др.), но и в т.н. «конструктивном» (при поддержке и непосредственном участии «демократов» создавались первые структуры территориального самоуправления, первые независимые СМИ, предпринимательские союзы, внедрялись нормы полноценной парламентской культуры).

Номенклатурный реванш

В России

Отказ от развития полноценных демократических институтов, вовлекающих значительную часть населения в процесс гражданской самоорганизации, ставка на «правильные программы» и на «замену плохих исполнителей на хороших» при сохранении институциональной основы централизованной системы предопределили результат. Как не раз бывало в истории, мощная тоталитарная система легко выдержала легкие поверхностные колебания, не затрагивающие ее основ. «Демократическая революция» быстро сожрала своих детей. Причем, они сами немало способствовали этому – укреплением волюнтаристского стиля управления, логично приведшего к усилению административного начала, непрозрачности, клановости, коррупции, которые при сопряжении с процессом «приватизации» привели сначала к формированию системы олигархата, а затем и к окончательному установлению неоколониальной компрадорской схемы управления территорией бывшего СССР.

Наличие значительной доли представителей т.н. партийно-хозяйственной номенклатуры среди итоговых выгодоприобретателей «реформ» дало основание многим исследователям и политикам интерпретировать процесс как «номенклатурный реванш», говорить о «ползучей номенклатурной контрреволюции» и т.п. Но почему-то почти всеми упускается из виду, что предпосылки этой «контрреволюции» лежат внутри самого «демократического движения». А ведь без понимания этого, невозможно надеяться на саму возможность для России когда-либо вырваться из замкнутого тоталитарного круга.

Основная доля ответственности за провал очередной попытки коренной реформы российской государственности – на ведущих акторах политических процессов 90-91 годов. Причем, ключевыми являются решения, принятые задолго до того, как тогдашние лидеры оппозиции «дорвались до власти», поскольку этими вариантами прохождения исторических развилок фактически предопределился стиль российской политики. Как в свое время большевики-ленинцы, так и необольшевики-ельцинисты потому не испытывали особых проблем при переходе от «уличной оппозиции» к государственному управлению, что руководствовались по сути контрреволюционными базовыми представлениями: имперскими, централистскими, бюрократическими, патерналистскими. Андрей Илларионов в качестве основного момента инициирования «гражданской войны бюрократии против демократии» обозначает 1-6 ноября 1991 года, когда было сформировано правительство1, не утвержденное парламентом, что заложило основу авторитарного управления страной. Но мне представляется, что эти акты были предопределены более ранними решениями, из которых можно выделить следующие:

a)                  27 мая 1990 года – учредительный съезд Демократической Партии России: поражение свободных демократов (Салье-Константинов) и построение партии по лекалам «демократического централизма» (этот принцип по-прежнему лежит в основе построения большинства политических партий в РФ, что дало основание для знаменитой метафоры Виктора Черномырдина «какую партию ни строим – получается КПСС»);

b)                 20-21 октября 1990 года – учредительный съезд движения «Демократическая Россия»: созывавшееся как конференция мероприятие было объявлено съездом; организаторы отказались провести свободную дискуссию (т. обр. именно «демократы» первыми реализовали формулу «Съезд не место для дискуссий», лишь через тринадцать лет ставшую неформальным девизом Госдумы РФ), вместо этого были приняты навязанные организаторами уставные и программные документы, фактически превращавшие самое массовое гражданское движение в «партию Ельцина»;

c)                  Сентябрь-октябрь 1991 года – отказ от системной люстрации, начало формирования «вертикали власти»: создание института представителей Президента («демократических комиссаров»), системы малых советов, специальных органов двойного подчинения по управлению имуществом.

Таким образом, именно в 90-91 годах, еще до формальной «победы демократической революции» была заложена основа ее неизбежного поражения. При желании в российских событиях этого периода можно обозначить много параллелей и с Великой Французской революцией, и с большевистским переворотом начала XX века в России, пытаясь находить новых якобинцев и жирондистов, вычисляя российский термидор, подбирая лучшие кандидатуры на современных Робеспьера и Наполеона, Ленина и Сталина… Но суть не в отдельных совпадениях исторических сюжетов, а в общей системной логике: трудно рассчитывать на успешное решение задачи коренного преобразования устойчивой общественно-государственной формации, если сохранять неизменными по сути все ее сущностные параметры, да еще и действовать в строгом соответствии с ее сущностными принципами, не мобилизуя, не развивая и не институируя альтернативные принципы и схемы действия.

Действие по централистско-бюрократической схеме с извращенным пониманием демократии как «подавления меньшинства большинством», вместо развития живого гражданского начала, превращало его в заложника политического авантюризма, работающего, по факту, на укрепление существующей системы, путем косметической, формальной адаптации к современным реалиям. Партия Ельцина, получив всю полноту власти, сохранила все опоры евразийско-имперского режима: и сакрально-бюрократический характер власти, и централистско-имперское управление, и тоталитарно-шовинистическую идеологию, и государственный монополизм в СМИ и в экономике, и патернализм в отношении с обществом. Для завершения успешной контрреволюции системе оставалось лишь подобрать исполнителей, наиболее подходящих на свои роли.

В Омске

Как уже отмечалось, региональные «демократические вожди» были в значительной мере номинальными, не будучи связанными непосредственно со структурой и деятельностью гражданских движений в регионе. Не считая редких выступлений на митингах и встречах с избирателями, все они были заняты преимущественно федеральными или личными карьерными проектами.

К ключевым и знаковым моментам омской политической ситуации можно отнести следующие:

a)                  25 февраля 1990 года – предвыборный митинг2 на центральной площади Омска, организованный объединенным оргкомитетом от Омского Народного Фронта и Демплатформы в КПСС: на выборах народных депутатов РСФСР конкурировали сопредседатель ОНФ публицист Сергей Богдановский и преподаватель педуниверситета Олег Смолин, который и стал депутатом благодаря соглашательской позиции лидеров демплатформы;

b)                 15 октября 1990 года – образование омской коалиции «Демократическая Россия», безуспешная попытка обеспечить гражданскую консолидацию при сохранении максимального идеологического разнообразия (в программном заявлении Омской коалиции «Демократической России» указывалось, что она создана с целью координации совместной деятельности различных политических сил для «становления России как суверенного, демократического, федеративного, правового государства…»);

c)                  май 1991 года – образование регионального комитета поддержки кандидатуры Бориса Ельцина: отказ от работы на коалиционной основе в пользу «предвыборного штаба»;

d)                 19 августа 1991 года – создание одного из первых в стране «Омского общественного Комитета гражданских действий по защите законно избранных органов власти3»; 24 августа 1991 года – назначение Александра Минжуренко представителем президента РФ в Омской области, осуществлявшим функции «ельцинского комиссара» волюнтаристски, без согласования с региональным гражданским активом (примечательная мини-дискуссия на собрании «сторонников реформ» в январе 1992 года, когда на заявление Минжуренко с трибуны «кто сейчас выступает против реформ, тот наш враг», Виктор Корб, выходя из зала, перед тем как хлопнуть дверью, возразил ему: «А я не хочу и не буду жить в черно-белом мире, потому что знаю, что на самом деле мир многоцветный!».

Два любопытных сюжета на тему вербальных маркеров, подчеркивающих парадоксальность истории с ликвидацией «советской власти» и сохранением в России «совка».

Упоминавшийся выше региональный «демократический вождь» историк Александр Минжуренко шел на выборы 1989 года и победил на них под лозунгом «Вся власть – советам!» Затем стал одним из самых яростных разрушителей системы Советов и апологетов реформ Ельцина-Гайдара, при Путине спокойно много лет «служил царю и отечеству» на дипломатическом поприще, а теперь вновь называет себя оппозиционером. Стержнем его мировоззренческой позиции является идея «великой российской либеральной империи»…

Еще один любопытный сюжет на эту же тему. В 1990-м году один из активных представителей тогдашнего “агрессивно-послушного большинства” в Омском горсовете наскакивал на меня с недоуменным вопросом: “Ну как же ты можешь выступать против советской власти, за разрушение советской системы и, одновременно, быть депутатом Совета?” А я объяснял ему, что дело не в совпадении названий, а в сути. Что Советы могут и должны остаться, но только как органы реального парламентского и муниципального представительства свободных граждан, а не как фиговое прикрытие господства однопартийного режима. За прошедшие годы мой оппонент успел сменить множество ролей. Одобрить ельцинский разгон советов, поработать в новом составе городской думы и законодательного собрания, побыть ярым критиканом действующей власти и ее штатным сотрудником и охранителем, заменить билет члена КПСС на КПРФ и со скандалом отказаться от него. Из преподавателя научного коммунизма превратиться в доктора исторических наук и декана факультета. Многое изменилось в городе, в стране и в мире за эти двадцать лет. А задача избавления от советскости-совковости и выстраивания современных Советов по-прежнему остается парадоксально актуальной.

Бутафорская демократия

События 1991-1993 годов нанесли катастрофический удар по России, похоронив или надолго отсрочив уникальную возможность мирной трансформации ее общественно-государственного устройства с чрезвычайно устойчивого имперско-централистского комплекса4 к современной гражданско-демократической модели. К наиболее значимым можно отнести следующие негативные факторы-следствия “переворота 93 года”:

a)                  разрушение системы местного самоуправления, замена ее бутафорией;

b)                 замена самостоятельной социальной активности контролируемыми ритуалами;

c)                  выстраивание уникальной модели “бутафорской демократии”, подменяющей практически все важнейшие общественно-государственные институты муляжами;

d)                 девальвация важнейших политических символов и связанных с ними понятий: свобода, гражданственность, справедливость, право, демократия и др.;

e)                  системное внедрение в политику и общественную среду методов политического манипулирования;

f)                  тотальный рост социальной разочарованности и апатии, способствующий восстановлению и укреплению исторического российского комплекса сакрализации власти.

В современной России практически отсутствует местное самоуправление как устойчивый институт самостоятельного, независимого от государственной власти, решения гражданами проблем обустройства территории. Весьма примечательно, что распоряжение об утверждении состава российской делегации для участия в Конгрессе местных и региональных властей Совета Европы в 2012-2016 годах подписывает президент РФ Владимир Путин, а одним из бессменных лидеров российской делегации является спикер Законодательного собрания Омской области Владимир Варнавский – человек, олицетворяющий реинкарнацию советской партийной номенклатуры: бывший первый секретарь Омского городского комитета КПСС, депутат РСФСР, сенатор РФ, надежнейший оплот «вертикали власти» и ее феодальной проекции в отдельно взятом регионе России.

Любые попытки осуществления самостоятельной муниципальной политики и преодоления унизительной зависимости от политических и экономических монополий в любом регионе России, на любом уровне – от столичного до отдаленного сибирского поселка – всегда заканчивались одинаково: в лучшем случае – добровольной отставкой, в худшем – арестом или даже физическим уничтожением «муниципального инсургента». Между уже историческим противостоянием всесильного хозяина Омской области губернатора Леонида Полежаева (друга олигарха Романа Абрамовича) с популярным мэром Омска Валерием Рощупкиным, завершившимся отставкой последнего в 1999 году, и недавней драматической историей всенародного избрания и скорого ареста мэра Ярославля Евгением Урлашовым – сотни и тысячи аналогичных сюжетов, из которых вполне можно было бы составить многотомный эпос, не уступающий по драматизму шекспировским трагедиям.

Популярный в России еще с позднесоветского времени мем «мы рождены, чтоб Кафку сделать былью» последнее время дополняется горькой констатацией осуществления казавшихся еще недавно абсурдными сюжетами из самых ярких антиутопий, включая замятинское «Мы», оруэлловский «1984» и сорокинскую «Норму». «Война — это мир» легко доказывает Россия, выдавая агрессию против Грузии за «операцию по принуждению к миру».  Лозунг «Незнание — сила» полностью подтверждается системным разрушением науки и образования и заменой их индустрией по продаже дипломов и научных званий. «Свобода — это рабство», – уверено большинство населения России, находящееся в наркотической зависимости от пропагандистских каналов и от «социальных льгот». И как апофеоз этой реализованной антиутопии – массовые показательные политические процессы против инакомыслящих в стране, являющейся членом Совета Европы.

Ответственность Европы, в первую очередь ее «просвещенных слоев» и политических лидеров, за успех реализации проекта «суверенная демократия РФ», стоит подчеркнуть особо. Без внешней легитимации всей конструкции политической бутафории шансы на изменение баланса сил в пользу сторонников свободы, права и справедливости в России были бы много выше. Отказ выстраивать международные отношения на основе базовых культурных и этических норм современного гуманизма и с учетом содержания общественно-политической ситуации, а не формальных маркеров и деклараций, согласие принимать за реальность откровенно манипулятивные конструкции – весь этот невынужденный коллаборационизм является одним из важнейших факторов устойчивости режима в России.

Критерии, метрики, развилки

Вряд ли имеет смысл интерпретировать исторические процессы и события в рамках жесткой дихотомии, выбирая крайние позиции из пар «объективное-субъективное», «предопределение-случайность» или «умысел-глупость» – общественные отношения – это всегда сложнейшее сочетание факторов, а их результирующая всегда имеет вероятностный характер. И, если даже в описании, оценке и интерпретации прошедших событий редко удается прийти к согласию, это тем более трудно ожидать применительно к актуальным состояниям или прогнозам их развития. И все же, несмотря на указанную условность и относительность описаний динамики общественных процессов, представляется возможным выделение некоторых базовых параметров, выявление, измерение и совокупный анализ которых позволяет существенно повысить и ясность представлений, и убедительность интерпретаций, и предсказательную точность. На основе собственного опыта применения рефлексивно-деятельностной исследовательской парадигмы рискну предложить следующий, не претендующий на полноту, набор:

a)                  допустимость насилия как способа разрешения противоречий и конфликтов;

b)                 тип (обменная или транслирующая) и иные характеристики коммуникационной схемы;

c)                  значимость этических принципов в системе приоритетов и ограничений;

d)                 соотношение права (процедурных норм) и волюнтаризма;

e)                  гражданственность, понимаемая как самостоятельное и ответственное поведение на основе личных прав и свобод, культурных и общественных ценностей;

f)                  инновационность, альтернативность существующим институтам.

Используя предложенный инструментарий, можно предельно сжато сформулировать ключевой конфликт в новейшей политической истории России как противостояние сторонников альтернативной гражданской политики, основанной на приоритете права и этических норм, выступающих за всемерное развитие общественной дискуссии и категоричных противников использования насилия, с одной стороны, и их оппонентов, живущих в позитивистско-патерналистских представлениях, исповедующих приоритет целесообразности над правовыми и этическими ограничениями, считающих допустимыми закрытость и насилие в качестве политических методов.

Альтернативная легитимность

Подъем гражданского самосознания и мирного гражданского протеста 2011-2012 годов показывает, что Россия небезнадежна, в ней еще сохранился потенциал качественной социальной трансформации. Но его успех в значительной мере будет зависеть от способности гражданских лидеров основательно осмыслить и критически оценить сущностные моменты всего периода новейшей российской истории с 1988 по настоящее время, а главное – собственную роль в этих событиях.

В 2005 году мной была сформулирована концепция системного развития институтов альтернативной гражданской легитимности5 и гражданской самоорганизации как стратегического пути коренного реформирования России. Попытки утвердить этот стратегический подход в качестве основного в деятельности ОГФ6 не увенчались успехом, поскольку не удалось вырвать коллег из плена электоральных стереотипов и привычных политических ритуалов. До 2012 года даже несистемная оппозиция находилась в плену необоснованных ожиданий либо скорого краха режима Путина, либо его либерализации и политической «оттепели». Энергия самостоятельного гражданского действия канализировалась в движении за свободу собраний («Стратегия-31»), локальные опыты гражданской самоорганизации (координационные советы в Санкт-Петербурге, Нижнем Новгороде, Омске), а также неполитические инициативы («Лиза-алерт», «Роспил», «Синее ведерко» и др.).

Первой попыткой реализовать аналогичную концепцию на федеральном уровне стал созыв «Национальной Ассамблеи Российской Федерации» (НАРФ), позиционирующейся изначально как «протопарламент». Однако этому органу не удалось разрешить внутренние противоречия и стать организатором массового гражданского движения за свободу в России.

Вторая попытка была осуществлена летом-осенью 2012 года, когда желание лидеров гражданского протеста, возникшего в связи с грубыми фальсификациями выборов госдумы и президента, повысить свою легитимность и организованность овеществилось в организации выборов Координационного Совета оппозиции России. Этот опыт, впрочем, также пока трудно признать удачным, поскольку КС первого созыва также не удалось вывести гражданское движение на новый качественный уровень. Причем, ключевым фактором его несостоятельности вновь стал конфликт между сторонниками двух основных парадигм гражданской политики, описанных выше.

Вряд ли кто-то сейчас возьмется делать ответственные прогнозы о конкретных сценариях и сроках изменения политической ситуации в России. Но можно быть уверенными, что они будут определяться тем, каким образом будут пройдены исторические развилки, в которых страна блуждает уже сотни лет.

  1. Статья «Гражданская война бюрократии против демократии» – http://aillarionov.livejournal.com/555180.html []
  2. Подробнее об этом митинге см. в ЖЖ автора: http://victor-korb.livejournal.com/471524.html []
  3. Подробнее о событиях «августовского путча» см. на сайте http://Корб.рф/publ/1-1-0-5 []
  4. О сущности российского имперского комплекса см. в эссе «Изжить дракона» – http://newros.ru/publ/5-1-0-28 []
  5. См. эссе «Построим новую страну!» – http://newros.ru/publ/5-1-0-2 []
  6. ОГФ – Объединенный Гражданский Фронт, созданный в 2005 году Гарри Каспаровым []

La crise d’Octobre 1993 : notes pour une discussion

logos totale 2terEn préparation du colloque « Un Octobre oublié ? La Russie en 1993 » qui aura lieu à Paris les 18-19 novembre 2013 (voir informations pratiques) vous trouverez ici les interrogations et hypothèses autour desquelles se réuniront les participants.

English version Octobre 1993_Eng

Русская версия Octobre 1993_RU

« Je décrète la suspension des fonctions législatives, administratives et de contrôle du Congrès des députés du peuple et du Soviet suprême de la Fédération de Russie. (…) La Constitution (…) et la législation (…) restent en vigueur dans la mesure où elles ne contredisent pas le présent Décret ».

Moscou, Kremlin, 21 septembre 1993, 20 heures, Ukaz du Président n° 1400.

Présenté par les uns comme un moyen de sortir du conflit insoluble qui oppose le Président au Parlement depuis des mois, dénoncé par les autres comme un coup de force, ce décret de B. Eltsine ouvre la voie à une crise qui durera quatorze jours au cours desquels le conflit politique basculera dans l’affrontement violent. Du 21 septembre au 4 octobre 1993, la Russie connaît une crise politique majeure. En réponse à l’ukaz de B. Eltsine, les députés soutenus par le général Routskoï, Vice-président de la Russie, se réunissent en session extraordinaire, refusent de se soumettre à la décision présidentielle, s’enferment au Parlement (Maison Blanche) et tiennent le siège contre les forces de l’ordre. Des manifestations sont organisées dans la ville : les partisans d’Eltsine se réunissent près du Soviet de Moscou (Mossovet), ceux des députés près de la Maison Blanche. L’affrontement politique se conclut par le bombardement du Parlement par l’armée le 4 octobre sur ordre du Président et par l’arrestation des députés insoumis et de leurs partisans. Bilan : plus de 150 morts et 400 blessés.

Vingt ans après octobre 1993, le colloque a pour objectif de proposer une sociologie de cette crise politique cruciale mais aujourd’hui négligée. Dans cette perspective, il vise à interroger le récit officiel de l’événement, œuvre avant tout des vainqueurs dont la vision de l’affrontement et de ses conséquences, notamment institutionnelles, s’est imposée. Le colloque souhaite redonner place à des récits et des souvenirs alternatifs. Il entend analyser dans leur diversité les trajectoires individuelles et collectives des acteurs de l’époque. Portant sur la période précédant le conflit, sur son déroulement puis sur ses conséquences, il s’intéressera tant aux vainqueurs qu’aux perdants du conflit, à ses participants engagés et à ses observateurs. Une attention particulière sera accordée à la question du surgissement de la violence et de ses effets sur la crise et son dénouement.

 

Avant la crise, les acteurs politiques de l’époque ont agi dans un contexte incertain et complexe. La montée vers le conflit ne peut être analysée sur le mode du complot ou d’une ascension linéaire vers la crise violente ; celle-ci est en grande partie inattendue et n’avait rien d’inéluctable. La crise d’octobre 1993 est celle d’un pouvoir russe qui s’était construit contre le pouvoir de l’Union soviétique, avec l’élection en 1990 du Congrès des députés du peuple de la RSFSR. B. Eltsine, élu Président du Soviet suprême (chambre haute) en mai 1990, puis de la Russie en juin 1991, avait obtenu le soutien d’une majorité composite de députés dans sa lutte pour capter des compétences face à l’Union. Jusqu’à la mi-1991, le Président et les députés qui ne lui sont pas acquis (soit les 2/3 des sièges) ont des intérêts plutôt convergents. Une fois la chute de l’URSS actée, en décembre 1991, ces convergences s’affaiblissent. Des interrogations se font jour sur le type de régime à mettre en place : présidentiel, parlementaire ou mixte ? Des doutes croissants pèsent sur la mise en œuvre du programme économique de « thérapie de choc » aux lourdes conséquences sociales et économiques. Les oppositions se font de plus en plus marquées au sein du Congrès des députés du peuple (émergence des « rouges-bruns », division des « démocrates »…). Au cours de l’année 1993, plusieurs tentatives de conciliation menées par divers intermédiaires ont lieu. Des accords multiples, plus ou moins publics, plus ou moins respectés, se succèdent entre les deux pouvoirs sans parvenir à stabiliser la situation.

 

A l’automne 1993, après la publication de l’ukaz de B. Eltsine, les acteurs impliqués dans le conflit, du côté du Soviet suprême comme de la Présidence, improvisent. Le colloque tentera d’éclairer sous cet angle ce qui se passe dans la crise elle-même, en particulier les aspects suivants :

1. L’incertitude généralisée qui règne entre le 21 septembre et le 4 octobre. Il s’agit d’en prendre la mesure et d’explorer la façon dont elle affecte les perceptions, anticipations et calculs des acteurs. Les informations qui circulent sont partielles et partiales, laissant le champ libre aux malentendus, aux coups de bluff et à la diffusion de rumeurs. Certains acteurs choisissent l’engagement alors que d’autres privilégient l’attentisme.

2. Comment les mobilisations affectent-elles les divers univers sociaux et lieux institutionnels dans lesquels elles se déploient (champ politique et Parlement, armée et police, Présidence, différents secteurs étatiques, presse écrite, TV, radio, etc.) ? Par quels clivages ces univers sont-ils traversés, comment évoluent-ils au cours de la crise ? Quelles sont les coalitions d’acteurs qui se cristallisent alors ? Quel a été le rôle des syndicats, des partis et des organisations sociales (notamment celles qui refusent de s’engager d’un côté mais vont aider les blessés) ? Ces mobilisations atteignent-elles également d’autres acteurs (ministères fédéraux, pouvoirs régionaux, pouvoir judiciaire…) et avec quels effets ?

3. Les échanges de coups entre les protagonistes : comment a été prise la décision de dissoudre le Parlement, comment a émergé la riposte des parlementaires oppositionnels ? Quelle a été la place des manifestations de rue dans le déroulement de l’événement ? Comment s’est fait le passage à la violence ouverte, qu’est-ce qui l’a rendue possible ? Comment l’armée et la police sont-elles intervenues : comment s’est effectué le maintien de l’ordre pendant les journées d’octobre, la police « savait-elle faire » ? Comment expliquer et qualifier les relations entre la Présidence et le haut commandement militaire au cours de cette période ? Quand et comment le choix de bombarder le Parlement a-t-il été fait ?

4. Enfin, quelles ont été les négociations et les tentatives de médiation au cours de ces quatorze jours ? La démarche de l’Eglise orthodoxe en ce sens est connue ; y a-t-il eu des tentatives de médiation moins publicisées (d’Etats occidentaux, post-soviétiques ou encore d’autres acteurs) ?

 

A l’issue du conflit, de nouveaux rapports de force apparaissent dans la compétition politique. L’histoire des institutions qui naissent de la crise a été largement écrite. Les élections parlementaires de décembre 1993 et le référendum qui mène à l’adoption de la Constitution ont été bien analysés. Cependant, les choix institutionnels effectués à cette période posent question. Ils aboutissent à « réduire le champ des possibles » par rapport à toutes les formes qu’aurait pu adopter la démocratie russe et à figer des solutions institutionnelles très contingentes et qui n’étaient, avant 1993, que provisoires. A l’issue de cette crise, le devenir de l’opposition défaite est négligé. Il importe de voir pourtant comment l’opposition se réorganise, quelles sont ses formes d’action, ses modes de domestication par l’exécutif fédéral et quelles sont les trajectoires des anciens opposants à B. Eltsine après octobre 1993. Du côté de B. Eltsine, 1993 marque aussi une coupure dans la carrière politique d’une bonne partie de ses partisans, par exemple des députés « démocrates » qui ne seront pas réélus en 1993 et de nombreux citoyens qui s’étaient engagés dans le « mouvement démocratique » à la faveur de la perestroïka : certains se détourneront totalement de l’activité politique, d’autres se reconvertiront dans des carrières associatives ou économiques.

Si l’attention s’est particulièrement portée sur les événements à Moscou, qui seuls ont dégénéré en affrontement violent, il n’en reste pas moins que la dissolution, partout en Russie, des soviets locaux et régionaux ouvre une période de désenchantement durable vis-à-vis du politique tandis qu’elle accélère les recompositions du pouvoir régional autour du partage de la propriété notamment.

 A plus long terme, il importe de voir quelles nouvelles pratiques et représentations se développent dans l’espace politique russe. Octobre 1993 a pu être considéré comme une étape dans le « déraillement » démocratique du régime et comme la matrice des évolutions politiques du pays jusqu’à V. Poutine. Le conflit a aussi été considéré comme préfiguration de l’usage de la violence à des fins intérieures (notamment pour rétablir l’ordre en Tchétchénie). Octobre 1993 interroge aussi le rapport de la Russie à l’Occident. Quels ont été les effets de cet affrontement sur la place de la Russie sur la scène internationale ?

 

Pour interroger ces différents aspects, le colloque entend redonner une place centrale aux divers acteurs du conflit. Dans cette perspective, l’appel à contributions s’articule autour de six grands axes :

 – Interroger les acteurs de l’époque pour offrir de nouvelles sources de connaissance de l’événement. En l’absence d’accès aux archives, en l’absence de commission d’enquête à l’issue du conflit, les recherches actuelles se fondent sur des témoignages d’acteurs engagés dans l’un ou l’autre camp, de journalistes, sur des recueils de documents et de textes. Le colloque pourra permettre de réfléchir à la constitution et à l’usage de ces sources et contribuer à les compléter.

 – Comprendre les enjeux du conflit identifiés par les acteurs : quels modèles politiques sont en compétition à leurs yeux ? Autour de quoi se battent-ils ? Quelle est la part accordée aux questions institutionnelles, aux questions de légitimité, mais aussi aux modalités d’exercice du pouvoir ? Quels sont les débats autour des réformes économiques, leurs significations ?

Mettre en lumière la diversité des trajectoires des acteurs politiques, des ressources dont ils disposent et qu’ils mettent en œuvre aux différents moments. L’analyse sera attentive au positionnement des différents types d’acteurs : institutionnels, politiques, syndicaux, économiques, religieux… ainsi qu’à ceux qui se sont posés en médiateurs. Elle s’attachera également à la manière dont la crise a modifié leurs trajectoires et carrières.

– Comprendre la dynamique propre de la crise. Les motivations, objectifs et enjeux des acteurs qui donnent naissance à la crise sont ballottés ou transformés par les événements, au travers des mobilisations et des échanges de coups entre ces acteurs, la confrontation acquiert une dynamique autonome. Dans une situation d’incertitude généralisée, la compétition pour le pouvoir se mue en quelques jours en une lutte pour la survie politique de ses protagonistes et pour celle des institutions qu’ils prétendent incarner. Le conflit se déroule dans des lieux physiques considérés comme stratégiques et symboliques (la Maison Blanche, le Kremlin, la tour de télévision d’Ostankino, le Mossovet…). Il a surtout sa topographie sociale, i.e. les espaces sociaux et arènes institutionnelles – champ politique, Parlement, Présidence, secteurs étatiques (dont l’armée et la police), pouvoirs régionaux, univers des médias, etc. – où se produisent les mobilisations et contre-mobilisations et où s’échangent les coups. Alors que tout paraît tranquille ailleurs dans Moscou et sa périphérie, que se passe-t-il dans les autres régions ? Comment regarde-t-on le conflit dans les ex-républiques soviétiques ?

Analyser les temporalités du conflit et de ses conséquences. Dans la crise, les acteurs ne jouent pas tous selon les mêmes temporalités. Le temps n’est pas linéaire, il y a des accélérations, des basculements (notamment marqués par le passage à la violence). Le temps des réformes institutionnelles n’est pas le même que celui des réformes économiques. Entre 1991 et 1993, comment se font les parallèles ? 1993 par rapport au passé soviétique ? Dans l’histoire des années 1990 ? Et depuis 2000, une politique de l’oubli ?

Faire sens de 1993 : Quelle mémoire du conflit se perpétue, et dans quels groupes ? Quels lieux font mémoire ? Au-delà des interprétations politiques du conflit, quelles productions littéraires, cinématographiques, artistiques contribuent à la mémoire de cet événement ? Comment l’Etat russe reconnaît-il ses responsabilités et le rôle des uns des autres (décoration des militaires, amnistie) ? Quelle justice, quelles réparations sont-elles envisagées ? Le déroulement de la crise et son résultat constituent-t-ils le début du délitement du pouvoir du Centre sur les régions et du fédéralisme asymétrique ? Comment les chercheurs en Russie et ailleurs dans le monde ont-ils analysé cet événement et comment leurs analyses ont-elles pu contribuer à la formation du « sens » de la crise de 1993 ?

 

Informations pratiques :

 

Colloque international organisé par le Centre d’études franco-russe de Moscou (CEFR)

en collaboration avec l’Académie de l’économie et de la fonction publique de Russie (RANHiGS, Moscou), la Bibliothèque de documentation internationale contemporaine (BDIC, Nanterre), le Centre d’étude des mondes russe, caucasien et centre-européen (CERCEC, EHESS), le Centre d’études et de recherches internationales (CERI, Sciences Po), le Centre de recherches pluridisciplinaires multilingues (CRPM, Université Paris Ouest Nanterre), la Fondation Maison des sciences de l’homme (FMSH, Paris), l’Institut d’histoire russe de l’Académie des sciences de Russie (IRI RAN, Moscou) ; l’Institut des sciences sociales du politique (ISP, Université Paris Ouest Nanterre) et l’école doctorale de l’Université Paris Ouest Nanterre

Le colloque aura lieu au CERI, 56 rue Jacob, les 18-19 novembre 2013.

Langues de travail : français, anglais, russe (interventions possibles dans ces trois langues, une traduction français-russe et russe-français uniquement sera assurée).

Le programme définitif sera bientôt disponible sur ce site : http://russie.hypotheses.org/category/octobre-93

Contacts : oktiabr1993@gmail.com

Comité scientifique : Carine Clément (Institut Smolny, St-Pétersbourg), Françoise Daucé (Université Blaise Pascal Clermont-Ferrand/CERCEC), Myriam Désert (Université Paris IV/CERCEC), Michel Dobry (Université Paris 1/CESSP), Boris Doubine (Levada-Centre), Gilles Favarel-Garrigues (CERI), Graeme Gill (Université de Sydney), Anne Le Huérou (Université Paris Ouest Nanterre/CRPM/CERCEC), Marie-Hélène Mandrillon (CERCEC, Paris), Rudolf Pikhoia (RANHiGS, Moscou), Jean-Robert Raviot (Université Paris Ouest Nanterre/CRPM), Amandine Regamey (Université Paris I/CERCEC), Kathy Rousselet (CERI), Carole Sigman (CEFR, Moscou/ISP), Serguei Zhuravlev (IRI RAN, Moscou).

Comité d’organisation : Françoise Daucé, Gilles Favarel-Garrigues, Anne Le Huérou, Amandine Regamey, Kathy Rousselet, Carole Sigman.

extrémisme : les dessins aussi…

Perm : des dessins satiriques sur Sotchi à l’origine de la fermeture d’une exposition et du limogeage du célèbre directeur du musée d’art moderne, Marat Guelman. Les dessins sont expertisés pour éventuel contenu extrémiste.

Tags:

extrémisme : les dessins aussi…

Perm : des dessins satiriques sur Sotchi à l’origine de la fermeture d’une exposition et du limogeage du célèbre directeur du musée d’art moderne, Marat Guelman. Les dessins sont expertisés pour éventuel contenu extrémiste.

Tags:

Publications de sociologues sur l’anayse des mobilisations en Russie

Une équipe autour du sociologue Alexandre Bikbov a mené toute l’année 2011-2012 des enquêtes parmi les différents acteurs et groupes mobilisés dans les protestations en Russie

résumé en anglais : Alexander Bikbov. The Methodology of Studying “Spontaneous” Street
Activism (Russian Protests and Street Camps, December 2011—July 2012)
http://www.soclabo.org/index.php/laboratorium/article/view/41/91

vous les trouverez sur le lien suivant : http://www.soclabo.org/index.php/laboratorium/article/view/41

Александр Бикбов. Методология исследования «внезапного» уличного
активизма (российские митинги и уличные лагеря, декабрь 2011 – июнь
2012)

Анастасия Кальк. «Креативная» Болотная и «народная» Поклонная:
визуальный ряд митингов в российских СМИ

Александр Фудин. Наблюдатели в регионе: наброски к анализу

Anna Grigoryeva. Observing Okkupai: Practice, Participation, Politics
in Moscow’s Movable Protest Camp

Ольга Николаева. Мобилизация в поддержку российского протестного
движения во Франции. Взгляд изнутри

Александрина Ваньке. Рецензия на книгу “Разгневанные наблюдатели”

 

——>>>
http://a.bikbov.ru

Anne Le Huérou

Maîtresse de conférences à l'Université Paris Nanterre, Institut des sciences sociales du politique (ISP UMR 7220), associée au CERCEC (UMR 8083)

More Posts - Website

Interview video : le pouvoir considère les opposants comme des ennemis

Le rédacteur en chef de Novaya Gazeta revient sur les méthodes du pouvoir vis à vis de l’opposition, notamment des services spéciaux après l’affaire de l’enlèvement présumé de L Razvozzhaev.

Tags: